Толстая Кукушкина изображала мать троих детей. Она нацепила шаль с большой дырой посередине и просила подаяния. Никто на сцене не обращал на нее внимания, а в зале, позади Виталика, похабно хихикали и перешептывались. Виталик и не оборачиваясь знал, кто это. Курмылев, Миркин и Рубайко. По лицу Кукушкиной текли слезы – настоящие, не поддельные, и Виталик думал, что она плачет из-за того, что те, сзади, дразнятся. Она не слышала этого со сцены, конечно, но знала, что будут дразниться. По ходу пьесы Кукушкина должна была плакать, потому что дома у нее голодали дети.

Священником был Вадя Попов. Самый высокий и толстый в классе. Он остался на второй год, но не из-за оценок, а потому что болел гепатитом, кажется. Вадьку все любили. Когда он, переодетый в рясу, вышел на сцену, вокруг Виталика раздался негромкий одобрительный шум, а Вадик едва заметно то ли кивнул, то ли рукой махнул в сторону родного 6 «в» и приосанился с прикольным выражением на лице – смотрите, мол, как я крут! Виталик подумал, что было бы неплохо сейчас тоже оказаться на сцене. Попробовать. Почему бы и нет? Интересно же. Он бы с удовольствием сыграл, например, дворника, который прогнал Кукушкину от ворот. Или прохожего, который на нее ругался. Или хотя бы стоял в толпе богомольцев. Для этого же говорить не надо! Но его не взяли. Его никогда не берут. Наталья Ивановна просто ткнула пальцем – ты, ты и ты. Выбрала тех, кто подходит для сцены. Виталик не подходит. Он бездарь. Так говорила учительница фортепиано, к которой его водили целых три года. Бездарь и олух Царя Небесного. И не только в музыке, но вот и в театре играть он тоже не способен. Наверное, можно было подойти к Наталье Ивановне и попроситься. И может быть, она даже взяла бы его – ну конечно, говорить, да еще со сцены – это трудно. Он обязательно будет заикаться. Хотя если подумать, в пьесе тоже может быть роль заики... Нет, глупости – тут уже компания Курмылева не хихикать будет, а дико хохотать, визжать и кататься под креслами, держась за живот.

Кукушкина уже беседовала на сцене с второклашкой, которую взяли играть роль Доброй Девочки. Это была сестра Попова, кстати, кажется, Ленка ее звали. У нее были очень большие голубые глаза, и тонкое до прозрачности лицо. Только говорила она неправильно. Сразу было видно, что плевать ей с высокой колокольни на голодающих детей Кукушкиной, и ужасается она только для виду, а на самом деле хочет покрасоваться на сцене...

Сзади послышался шум, Виталик обернулся. Справа от компании Курмылева сидел Максим Белый, и сейчас он свою фамилию не оправдывал – все лицо красное и возмущенное, очки соскользнули на кончик носа. Максим был в классе новичком и еще ни с кем не подружился. Виталику он нравился, потому что не был похож на других. Максим всегда читал толстые книги на переменах, отлично знал английский, а по математике выиграл олимпиаду среди шестиклассников. Как-то он вышел из школы одновременно с Виталиком и дошел с ним до самой трамвайной остановки. Вообще-то он всегда ходил в другом направлении, но в тот день Максиму надо было в поликлинику. И он пошел вместе с Виталиком. И это было здорово, но Виталик не знал, что сказать. Наконец он спросил:

- М-макс, а пппочему ты... н-ни... нни с кем не д-дружишь?

Так было всегда. Виталик хотел бы сказать многое – но многое не получалось. Фразы приходилось сокращать до минимума. Максим тогда чуть презрительно сощурился.

- Да ну их... у меня во дворе друзья.

Виталик не стал расспрашивать дальше. Максим уехал на трамвае в поликлинику, а потом домой, к своему папе – настоящему летчику, к своим замечательным друзьям во дворе, книгам, шахматным задачам...

А в школе он так ни с кем почти и не разговаривал.

Сейчас Макс сидел красный, злой и шипел:

- Отдай сейчас же!

Ясно – Курмылев забрал у него книгу. Виталик прикусил губу. Обидно стало – как за себя. Ну почему, почему они такие сволочи?

- Во время спектакля читать нехорошо, - сиплым баском сказал Курмылев, - ай-я-яй!

- Иди нажалуйся Нате, - зло прошептал Макс.

- Тихо! – шикнула Ната, сидящая впереди Виталика.

- Кстати, фиг вам реферат, если не отдашь, - негромко злорадно сказал Максим.

- Отдай ему, Паш, - быстро сказал Рубайко. Курмылев и сам, видно, понимал, что писать реферат по истории самому будет влом. Протянул книгу Белому.

Не преминув, конечно, и это обыграть.

- Ладно, бери, я сегодня добрый. Но смотри, не читай! Как тебе не стыдно, а? Люди старались, репетировали, а ты? Ни в грош не ставишь! – он умудрился шепотом так точно скопировать интонации Наты, что даже Виталик улыбнулся, а компания Курмылева тихо заржала.

- Ага, щас. Бегу и тапочки теряю, - пробормотал Максим, раскрыл книгу и снова углубился в текст. Виталик успел разглядеть обложку – «Дети капитана Гранта». Хорошая книга, подумал он. Виталик вообще любил Жюль Верна. А спектакль скучный. Лучше бы домой пойти... Вчера уже елку принесли. Но наряжать еще рано, еще неделя до Нового Года. Пусть пока на холоде полежит, на балконе, сказала мама. А то сыпаться рано начнет.

На сцене тоже появилась елка. Пластмассовая. Добрая Девочка вместе со своей няней пришла в дом нищей Кукушкиной и принесла елку, подарки для детей и много всякой еды. Она отдала детям свою собственную елку и подарки. И теперь была похожа на ангела. Ленка и в самом деле похожа на ангела, подумал Виталик. Такая маленькая, тонкая, прозрачная. В белом платьице. Когда она не говорит, то очень похожа. Жаль, что говорит она всегда чуть хрипловатым голоском со слегка презрительной интонацией, изображает крутую из себя. Когда этой презрительной интонации нет, все ее слова звучат как-то фальшиво. Кукушкина и ее дети – тоже второклассники – бурно радовались обретенному счастью. Которое им послал Бог. С помощью Доброй Девочки. Они так радовались, что Виталик даже растрогался и тоже порадовался за них. Это, наверное, так здорово, когда ты нищий, голодный, есть нечего, и вдруг появляется кто-то и приносит так много еды! И еще подарки. Виталик вспомнил нищих в метро. Мама говорила, что им подавать не надо, потому что это у них профессия такая, они работать не хотят, а попрошайничают. И еще детей заставляют. А вдруг и правда кто-то совсем голодный и попрошайничает? Вот как Кукушкина. Виталик тоже мог бы, как Добрая Девочка, что-нибудь подарить нищим детям. Ну елку мама, понятно, не разрешит. Подарки тоже. В этом году ему, может быть, подарят игру про Гарри Поттера. Да и зачем детям игра, у них же нет компьютера... Но конфеты можно. Стащить незаметно... И из еды что-нибудь. И деньги, у Виталика есть сто рублей, подарила тетя Нина на день рождения.Только где найти таких нищих детей, про которых точно все знаешь?

На сцене пела Танька Крылова. У нее очень красивый голос, высокий и чистый. Тамара Андреевна аккомпанировала на фортепьяно.

Звездочка ясная, ночь чиста.

Светел лик Младенца Христа.

Тихо вздыхают ослик и вол.

Бог с небес на землю сошел.

И все – Кукушкина, второклассники, прихожане церкви и Вадя Попов – дружно подхватили:

Бог с небес на землю сошел.

Тупой удар сзади. И сразу стало холодно, потому что шапка свалилась. И мокро за шиворотом. Виталик беспомощно поднял руку, выгребая снег, одновременно нагибаясь за шапкой. Зря он это сделал – тут же получил чувствительный, даже сквозь куртку, пинок в задницу.

- Га-га-га! – заржал Рубайко, хотя ржать, вроде, и повода не было, - ты че, торопишься, что ли, Вава?

Виталик стиснул зубы. Шапку подобрать он теперь не решался, она так и валялась на снегу. Он ненавидел это прозвище – Вава... но его так звали все. И девчонки. И вообще все. И все потому, что он когда-то, в незапамятные времена попробовал ответить, как его зовут. И получилось: в-в-в... ва-ва... И тут над ним заржали, и так и не удалось нормально выговорить – Виталь.

- Погодите, ребята, - сказал интеллигентный Курмылев, - надо разобраться. Человек, наверное, домой шел...

- Отстаньте от меня, - неожиданно для себя самого чисто выговорил Виталик.

- О-о! Как невежливо! – воскликнул Курмылев, - разве так можно, Вава? Разве воспитанные дети так себя ведут? Нам придется тебя наказать, не так ли?

Компания дружно заржала. Виталик стоял и умирал от ненависти. Он ненавидел это ржание. Ну что, что смешного сказал Курмылев? Над чем тут смеяться? И не просто смеяться... они даже и не умеют просто, нормально смеяться. Они только ржут. Как лошади.

Ванька Миркин внезапно ударил его по ноге, чуть выше ботинка. Виталик не удержался – нелепо взмахнул руками и свалился в снег. Больно не было – двое штанов все-таки. Курмылев стал тщательно набивать снег ему за шиворот.

- Ты не расстраивайся, Вава, - говорил он при этом, - это для того, чтобы ты запомнил, как надо себя вести со старшими.

Виталик вдруг увидел рядом с собой ногу Курмылева в импортном теплом ботинке. И внезапно решившись, схватил эту ногу за голень и рванул на себя...

Курмылев, конечно, не упал. Покачнулся. И тотчас Виталика схватили за руки Миркин и Рубайко. С двух сторон.

- Да-а, - протянул Курмылев, разглядывая его, как завуч прогульщика, - придется нам принять самые строгие меры. Вот что, пожалуй, мы его накормим снегом.

Виталик дернулся, но было поздно – снежный ком приближался к его лицу. Шлепнулся. Виталик задохнулся, дикий холод обжигал кожу, лез в глаза, нос, невольно раскрывшиеся губы. Курмылев что-то там еще приговаривал...

Лед отступил.

- Ну что, детка, ты понял, как надо себя вести? – участливо спросил мучитель. Лицо Виталика было мокрым. Непонятно – от слез или снега. Виталик знал, что плачет, он не мог сдержаться, не мог не заплакать. Но иногда он плакал внутри, так, что никто не видел.

- Ты понял или нет?

Виталик молчал, глотая что-то соленое. Кровь, подумал он. Да нет, конечно, какая там кровь. Они никогда так не бьют. Может, лучше бы ударили, даже легче было бы как-то. Но они не хотят неприятностей и разборок, и никогда не оставляют следов. И это не кровь, это просто слезы.

- Мальчик, ты дебил? – спросил Курмылев, и его подручные снова старательно и громко заржали.

- Он имбецил, - сказал Миркин, - из 72й школы сбежал.

Снова ржание, как будто Миркин сказал что-то остроумное.

- Иди, - Курмылев толкнул его снова в снег. Поднял портфель Виталика, раскрыл и вытряхнул оттуда все содержимое.

- Не забудь собрать. А то тебя папочка накажет.

Они ушли, гогот затих вдали. Виталик еще долго ползал, собирая во тьме, закоченевшими руками карандаши и промокшие тетрадки. Мама действительно опять будет ругаться... скажет – ну что это такое? Ну почему у всех все, как у людей, а у тебя, именно у тебя все промокло? Потом он встал и пошел домой. Было очень тихо и пусто на улицах. Необычно пусто. Снег поскрипывал под ногами. Было темно, и в небе светились тускловатые городские звезды. Виталик любил смотреть на звезды. И почему-то крутилась в голове песенка, звенел чистый, ясный голос Таньки Крыловой.

Тихо вздыхают ослик и вол.

Бог к нам с небес на землю сошел.

Танька здорово поет, подумал он. И вспомнил, что на перемене Курмылев положил руку Таньке на плечо, а она хихикала и ежилась, и смотрела на него восхищенными серыми глазами. Виталику стало холодно, и очень захотелось есть. Прямо как тем детям из новогодней постановки.

Слава Богу, мама ничего не заметила. Виталик повесил мокрую куртку поверх остальных – сама высохнет. Завтра, тем более, в школу не надо – суббота.

Мама с дядей Сашей смотрели телевизор. Фильм какой-то. Дядя Саша положил руку маме на плечи, и мама прижималась к нему.

- Витася! Привет! Ты чего так долго-то?

- С-спектакль был. - сказал он.

- Какой еще спектакль?

- П-п-п... пп-ро это... Рождество.

- А! Ужин теплый, иди поешь сам, хорошо?

- Ага, - сказал он. Ему и не хотелось есть с мамой и дядей Сашей. Вот если бы мама была одна...

Виталик сгреб из сковородки жареную картошку. Достал кусок курицы из сотейника. В комнату – смотреть фильм – не пошел. Ну его. Сел за стол. Неизвестно почему, но когда дядя Саша обнимался с мамой, Виталик предпочитал куда-нибудь уйти. Нет, дядя Саша очень хороший. Он лучше дяди Кости, который часто напивался и тогда спал на диване в гостиной и громко храпел. Дядя Саша программист. Вместе с ним дома появился компьютер, и дядя Саша научил Виталика им пользоваться, писать в Ворде, подарил кучу игр. Мама и дядя Саша любят друг друга, это же видно – они всегда обнимаются. Мама только вот стала другой – она похудела, похорошела, глаза блестят. Ей хорошо, да... а Виталику почему-то от этого плохо. Он завидует. Так нельзя, конечно. Мама должна быть счастлива. Она счастлива с дядей Сашей. Но Виталик с ним познакомился только в прошлом году, и он же не может сидеть с ними вместе на диване... Когда-то у него был папа. Он тогда был совсем маленький, но почему-то запомнилось, как они все вместе сидели на диване и обнимались. Даже лицо папы не запомнилось, он как ушел, так и все. А вот как обнимались, почему-то вспоминается. А с тех пор так уже не было. Сначала дядя Костя, и мама с ним ругалась и потом плакала, обнимая Виталика. Теперь дядя Саша, мама с ним уже не ругается, наоборот, они очень счастливы... только вот Виталик им уже вроде бы и не нужен. Нет, они его любят, они все для него делают... И если сказать, мама ужаснется: да ты что, Витась? Да ты для меня самый главный!

Только вот почему-то кажется, что там, в комнате он – третий лишний.

Виталик допивал чай, налив его в блюдце. Мама ругала его за эту детскую привычку, а Виталику нравилось.

Он вообще хотел бы стать маленьким. Тогда была бабушка. Она водила его гулять, в зоопарк, во двор. Пекла оладьи. Когда Виталик болел и не ходил в садик, по всему дому разносился с утра восхитительный аромат бабушкиных оладий. Виталику было шесть лет, и ему говорили: бабушка уехала в деревню... Лишь много позже он понял, что бабушка умерла. От нее осталась икона, вон она, стоит на полочке. Украшает кухню. На иконе – Иисус Христос. Темный и непонятный лик. Виталику икона не нравилась, нарисовано как-то странно, но с другой стороны, смотреть на нее было приятно. Может, потому что бабушкина. Глаза у Христа были очень большие, темные и строгие. Таких глаз не бывает ни у кого. Бог с небес на землю сошел, вспомнил Виталик. Бабушка верила в Бога, вроде бы. Но никогда об этом не говорила. Виталик и сам не знал, верит он или нет. Иногда вроде бы и верил. Чаще думал, что это ерунда все.

Настроение немного улучшилось. Ну и плевать на этого Курмылева. В школу только в понедельник, да и учеба будет халявная – вот-вот уже Новый Год. Сегодня 24-е. В четверти, вроде бы, только один «тройбан» выходит, по алгебре. Это не так страшно. Виталик пошел к себе в комнату. Мама окликнула его.

- Посуду помыл?

- В-в-в... враковину... – выговорил он. Мама поняла и махнула рукой.

- Ладно, иди уж.

Может быть, подумал Виталик, все так плохо, потому что я говорить не умею. Я не дебил же на самом деле. Я бы мог им все объяснить. Все! Но я не умею... никак мне не выговорить. А они не могут дослушать до конца.

Он включил компьютер. Открыл «Ворд».

Ни у кого не хватает терпения... кто же будет со мной водиться, если мне на каждое слово по минуте надо. Другое дело – когда пишешь, тут никаких проблем.

Виталика в школе учителя даже не спрашивали никогда. Только письменно.

Последний рассказ обрывался на словах: «Гарри понял, что надо уходить. Гермионе не удалось раздобыть эликсир».

Виталик примерно знал, что будет дальше. На самом деле Гермиона раздобыла эликсир, но ее задержал Снейп. Гарри вступит в безнадежную схватку с Вольдемортом, но тут подоспеет Невилл с помощью. Невилл вообще ужасно нравился Виталику. И был почти главным героем его рассказов про Гарри. И еще в истории, которую писал Виталик, Гарри понял, что Невилл – настоящий хороший друг, и принял его в компанию. И они везде ходили вчетвером – Гарри, Гермиона, Невилл и Рон.

Гарри Поттера Виталик открыл для себя два года назад. Прочитал оба тома, выпущенных к тому времени. До тех пор он тоже сочинял, но всякую ерунду – про летающего коня, про каких-то облачных человечков. Гарри Поттер увлек его и захватил полностью – Виталик писал сначала в толстых тетрадях, потом, когда появился компьютер, быстро научился набивать текст в Ворде.

Правда, никто этого не читал. Когда Виталик написал свой первый рассказ про Гарри, ужасно захотелось показать хоть кому-то. Но кому? В классе – упаси Боже, если не дай Бог узнает компания Курмылева... а ведь в классе все, ну или почти все ему подчиняются. Во дворе и в секции плавания у Виталика друзей не было. Только мама... Виталик позвал маму, хотел показать ей, но ей все было некогда, а потом она как-то сказала раздраженно: да отстань ты со своим Гарри, не до тебя. И больше Виталик к ней не приставал.

И вот сейчас – ну закончит он еще одну историю. Ну и что? Ведь ее никто не прочитает. Потому что неинтересно. Виталик и писать интересно не умеет. «Он имбецил, из 72й школы сбежал» - вспомнилось. И захотелось плакать.

Концовка рассказа вдруг показалась ему дурацкой. Надо другое что-то придумать. Оригинальное, яркое. У него не получится. Писать вообще расхотелось. Виталик отодвинул клавиатуру. Влез на подоконник. Небо сегодня ясное все-таки.

Ну его, писание это. Никому оно не нужно. А что нужно? Неизвестно... Маме – чтобы он хорошо учился, получил потом специальность и устроился в жизни. Учителям – чтобы не мешал на уроках и поменьше пытался говорить. Ребятам... Виталику иногда казалось, что все они хотят только одного – чтобы его не стало. Это единственный способ им угодить. Просто перестать существовать. Но мама тогда, конечно, расстроится. Вот если бы сделать космический корабль и улететь туда, на звезды... Красивые какие звезды сегодня...

Звездочка ясная, ночь чиста.

Светел лик Младенца Христа.

Виталику вдруг захотелось плакать. И он заплакал – все равно же никто не видит. Заплакал наружу, со слезами, и стал размазывать эти слезы по щекам. И всхлипывать. И внутри стало больно. Это плакало сердце. А потом кто-то сказал:

- Перестань.

Виталик почему-то совсем не испугался. И понял сразу, что говорит с ним кто-то очень хороший. Похожий на Гарри. Но не Гарри. Виталик повернулся и увидел, что на диване сидит мальчишка. Тоже лет двенадцати, темноволосый, а глаза очень большие и ясные.

- Т-т-т... т-ты откуда? – спросил Виталик, все еще всхлипывая.

- Неважно, - сказал пацан, - ты слышишь... не реви.

Виталик провел тылом ладони под носом, вытирая сопли.

Почему-то казалось, что с этим пацаном можно говорить о чем угодно. Может, потому что взгляд у него был такой... добрый.

Но как говорить-то? Ведь начнешь – опять не получится.

- Не бойся, - сказал мальчик, - говори. Я подожду.

Виталик долго пытался выговорить «т-тты», но парень и в самом деле терпеливо ждал. Наконец у Виталика получилось.

- Ты надолго ко мне?

- Неважно это, - повторил мальчик, - главное, ты не реви. Все хорошо будет.

Он встал, подошел к Виталику и положил руку ему на плечо. Рука у него была теплая, и очень хорошо вдруг стало Виталику, и боль внутри вся исчезла.

- Н-нне будет, - сказал Виталик, - м-м-м... мменя н-нн...ннне любит никто. Я нник... нникому не ннн.... нннужен.

- Ты Мне нужен, - сказал мальчик, делая ударение на МНЕ. И почему-то Виталик понял, что да. Стоит жить, и все хорошо, просто потому, что ты нужен этому странному мальчику.

- Ты же уйдешь, - эта фраза получилась совершенно чисто.

- Я тебе пошлю кого-нибудь, - сказал мальчик, - ты выживешь. Понял? Ты выживешь здесь. Ты сможешь. Все будет хорошо.

Виталик открыл глаза и понял, что заснул. Прямо на столе, над клавиатурой. А как он оказался здесь – вроде бы, он сел на подоконник....

Непонятно.

И сон такой интересный приснился! Очень хороший сон. Хотя и рассказать-то нечего – пацан какой-то пришел. Вот и все. Он ведь даже не сказал ничего интересного. Одно только – «Все будет хорошо», да «ты мне нужен». Нечего рассказывать. И нельзя это рассказать, потому что вся суть в том, какой был этот пацан. Он был очень хороший. Неописуемо хороший. Маленький Принц, вспомнил Виталик. Да нет! Не похож на того Маленького Принца. Этот пацан, он как взрослый говорил. Как отец... И правда – как папа. Иногда Виталик мечтал о том, чтобы папа вернулся, и оказалось бы, что просто все эти годы он, например, выполнял секретную миссию и не мог видеть сына. А на самом деле скучал и стремился к нему. И папа забрал бы его к себе. Мама все равно уже заговаривает, что может быть, у Виталика будет сестренка – вот и пусть они живут с дядей Сашей и этой сестренкой. А Виталик бы жил у своего папы, и папа бы его любил. На самом деле, конечно, Виталик уже не маленький и понимает прекрасно, что так не бывает, что папа им 9 лет не интересовался...

Так вот, тот пацан из сна был похож на папу, но не реального, а воображаемого, смелого и сильного, Настоящего, о котором Виталик мечтал.

Вдруг захотелось пить. Ужасно. Виталик вспомнил, что на кухне, вроде, стоял сок. Пробрался бочком мимо мамы с дядей Сашей. Налил себе в стакан яблочного напитка.

Посмотрел на бабушкину икону. Христос глядел большими, серьезными глазами. Вдруг Виталик понял, почему икона нарисована так. Это не настоящий Христос. Фотографий же не осталось, никто не знает, как Он выглядел. Вот иконы и рисуют так, чтобы сразу всем было ясно – это только картинка. На самом деле Он не такой. А это как бы символ. Чтобы когда настоящий Христос вдруг придет, никто не перепутал его с изображением.

Хороший сон, еще раз вспомнил Виталик. И рассказать-то нечего, просто – чувство такое удивительное осталось. Как будто с этого дня все иначе пойдет.

Как в песне.

Бог с небес на землю сошел.

Виталик вдруг подумал, что если было Рождество на самом деле, получается, что Бог, настоящий Бог, который на иконах, который все сотворил, был всего лишь каким-то малявкой, и наверное, пеленки мочил. Ну конечно, мочил. И даже какал наверняка. И лежал в своих пеленках, такой крошечный, сморщенный, как сыночек соседки Ирки, которого она в октябре родила. И если подумать, то это очень странно... Только, наверное, это был все-таки необычный малыш, может быть, рядом с ним находиться было приятно – вот как рядом с этим пацаном из сна.

В комнате зазвонил телефон.

А может, на Рождество сходить в церковь? – вдруг мелькнула сумасшедшая мысль. Можно подальше куда-нибудь поехать... в Ленинский район. Чтобы никто не узнал из класса. А то так задразнят... А что, почему бы и не сходить, утвердился в своей мысли Виталик. До Рождества, правда, еще две недели, оно же, вроде, седьмого... Но можно и раньше сходить, кто мешает?

- Виталь, тебя!

В голосе мамы было легкое удивление. Еще бы... То, что с Виталиком кто-то захотел общаться – уже само по себе удивительно. Но уж совсем невероятно – чтобы ему позвонили по телефону!

- Але! – голос Виталика задрожал.

- Привет, Виталь! Это Максим Белый тебя беспокоит...

- М-м-м...

- Ты не напрягайся. Я з наешь чего звоню? Я у тебя третий том «Гарри Поттера» видел. Может, дашь почитать?

- Д-дам, - выговорил Виталик.

- В понедельник тогда принесешь? Или слушай... а можно я к тебе зайду?

- Можно, - сказал Виталик. Губы вдруг резко обрели подвижность, и мальчик ощутил – сейчас все получится. И сказал торопливо.

- Макс, а ты знаешь... Я истории про Гарри пишу. На компьютере. Сам. Хочешь, дам тоже...

- Правда, что ли? – поразился Максов голос в трубке, - слушай, ну ты даешь! Конечно, хочу! Прямо завтра, оки? Я про Гарри обожаю... Я даже не думал, что ты...

Виталик судорожно вцепился в трубку.

- Я тоже очень люблю... про Гарри.

- А еще знаешь что? Отец меня обещал в аэропорт взять завтра. В ангары тоже можно. Там знаешь как интересно! Если хочешь, мы тебя возьмем тоже.

- Хочу, - сказал Виталик.

- Ну пока тогда! Адрес твой я помню. До завтра!

Виталик тихо положил трубку.

- Кто это тебе звонил? – спросила мама.

- М-м... Макс, - ответил Виталик, - м-мы завтра с ним поедем в аэропорт. Его отец там рра... рработает.